Жена называла его – Чудик. Иногда ласково.
Чудик обладал одной особенностью: с ним постоянно что-нибудь случалось.
Он не хотел этого, страдал, но то и дело влипал в какие-нибудь истории –
мелкие, впрочем, но досадные.
Вот эпизоды одной его поездки.
Получил отпуск, решил съездить к брату на Урал: лет двенадцать не
виделись.
– А где блесна такая… на-подвид битюря?!- орал Чудик из кладовой.
– Я откуда знаю?
– Да вот же все тут лежали!- Чудик пытался строго смотреть круглыми
иссиня-белыми глазами.- Все тут, а этой, видите ли, нету.
– На битюря похожая?
– Ну, щучья.
– Я ее, видно, зажарила по ошибке.
Чудик некоторое время молчал.
– Ну, и как?
– Что?
– Вкусная? Ха-ха-ха!..- Он совсем не умел острить, но ему ужасно
хотелось.- Зубки-то целые? Она ж – дюралевая!..
…Долго собирались – до полуночи.
А рано утром Чудик шагал с чемоданом по селу.
– На Урал! На Урал!- отвечал он на вопрос: куда это он
собрался?Проветриться надо!- При этом круглое мясистое лицо его, круглые
глаза выражали в высшей степени плевое отношение к дальним дорогам – они его
не пугали.- На Урал!
Но до Урала было еще далеко.
Пока что он благополучно доехал до районного города, где предстояло ему
взять билет и сесть на поезд.
Времени оставалось много. Чудик решил пока накупить подарков племяшам –
конфет, пряников… Зашел в продовольственный магазин, пристроился в
очередь. Впереди него стоял мужчина в шляпе, а впереди шляпы – полная
женщина с крашеными губами. Женщина негромко, быстро, горячо говорила шляпе:
– Представляете, насколько надо быть грубым, бестактным человеком! У
него склероз, хорошо, у него уже семь лет склероз, однако никто не предлагал
ему уходить на пенсию. А этот – без году неделя руководит коллективом – и
уже: “Может, вам, Александр Семеныч, лучше на пенсию?” Нах-хал!
Шляпа поддакивала.
– Да, да… Они такие теперь. Подумаешь, склероз. А Сумбатыч?.. Тоже
последнее время текст не держал. А эта, как ее?..
Чудик уважал городских людей. Не всех, правда: хулиганов и продавцов не
уважал. Побаивался.
Подошла его очередь. Он купил конфет, пряников, три плитки шоколада. И
отошел в сторонку, чтобы уложить все в чемодан. Раскрыл чемодан на полу,
стал укладывать… Что-то глянул на полу-то, а у прилавка, где очередь,
лежит в ногах у людей пятидесятирублевая бумажка. Этакая зеленая дурочка,
лежит себе, никто ее не видит. Чудик даже задрожал от радости, глаза
загорелись. Второпях, чтоб его не опередил кто-нибудь, стал быстро
соображать, как бы повеселее, поостроумнее сказать этим, в очереди, про
бумажку.
– Хорошо живете, граждане!- сказал он громко и весело.
На него оглянулись.
– У нас, например, такими бумажками не швыряются.
Тут все немного поволновались. Это ведь не тройка, не пятерка –
пятьдесят рублей, полмесяца работать надо. А хозяина бумажки – нет.
“Наверно, тот, в шляпе”,- догадался Чудик.
Решили положить бумажку на видное место на прилавке.
– Сейчас прибежит кто-нибудь,- сказала продавщица.
Чудик вышел из магазина в приятнейшем расположении духа. Все думал, как
это у него легко, весело получилось: “У нас, например, такими бумажками, не
швыряются!” Вдруг его точно жаром всего обдало: он вспомнил, что точно такую
бумажку и еще двадцатипятирублевую ему дали в сберкассе дома.
Двадцатипятирублевую он сейчас разменял, пятидесятирублевая должна быть в
кармане… Сунулся в карман – нету. Туда-сюда – нету.
– Моя была бумажка-то!- громко сказал Чудик.- Мать твою так-то!.. Моя
бумажка-то.
Под сердцем даже как-то зазвенело от горя. Первый порыв был пойти и
сказать: “Граждане, моя бумажка-то Я их две получил в сберкассе – одну
двадцатипятирублевую, другую полусотельную. Одну, двадцатипятирублевую,
сейчас разменял, а другой – нету”. Но только он представил, как он огорошит
всех этим своим заявлением, как подумают многие “Конечно, раз хозяина не
нашлось, он и решил прикарманить”. Нет, не пересилить себя – не протянуть
руку за проклятой бумажкой. Могут еще и не отдать.
– Да почему же я такой есть-то?- вслух горько рассуждал Чудик.- Что
теперь делать?..
Надо было возвращаться домой.
Подошел к магазину, хотел хоть издали посмотреть на бумажку, постоял у
входа… И не вошел. Совсем больно станет. Сердце может не выдержать.
Ехал в автобусе и негромко ругался – набирался духу предстояло
объяснение с женой.
Сняли с книжки еще пятьдесят рублей
Чудик, убитый своим ничтожеством, которое ему опять разъясняла жена
(она даже пару раз стукнула его шумовкой по голове), ехал в поезде. Но
постепенно горечь проходила. Мелькали за окном леса, перелески,
деревеньки… Входили и выходили разные люди, рассказывались разные истории.
Чудик тоже одну рассказал какому-то интеллигентному товарищу, когда стояли в
тамбуре, курили.
– У нас в соседней деревне один дурак тоже… Схватил головешку – и за
матерью. Пьяный. Она бежит от него и кричит. “Руки, кричит, руки-то не
обожги, сынок!” О нем же и заботится… А он прет, пьяная харя. На мать.
Представляете, каким надо быть грубым, бестактным…
– Сами придумали?- строго спросил интеллигентный товарищ, глядя на
Чудика поверх очков.
– Зачем?- не понял тот.- У нас за рекой, деревня Раменское…
Интеллигентный товарищ отвернулся к окну и больше не говорил.
После поезда Чудику надо было еще лететь местным самолетом полтора
часа. Он когда-то летал разок. Давно. Садился в самолет не без робости.
“Неужели в нем за полтора часа ни один винтик не испортится!”- думал. Потом
– ничего, осмелел. Попытался даже заговорить с соседом, но тот читал газету,
и так ему было интересно, что там, в газете, что уж послушать живого
человека ему не хотелось. А Чудик хотел выяснить вот что он слышал, что в
самолетах дают поесть. А что-то не несли. Ему очень хотелось поесть в
самолете – ради любопытства.
“Зажилили”,- решил он.
Стал смотреть вниз. Горы облаков внизу. Чудик почему-то не мог
определенно сказать: красиво это или нет? А кругом говорили, что “ах, какая
красота!”. Он только ощутил вдруг глупейшее желание – упасть в них, в
облака, как в вату. Еще он подумал. “Почему же я не удивляюсь? Ведь подо
мной чуть ли не пять километров”. Мысленно отмерил эти пять километров на
земле, поставил их “на попа” – чтоб удивиться, и не удивился.
– Вот человек!.. Придумал же,- сказал он соседу. Тот посмотрел на него,
ничего не сказал, зашуршал опять газетой.
– Пристегнитесь ремнями!- сказала миловидная молодая женщина.- Идем на
посадку.
Чудик послушно застегнул ремень. А сосед – ноль внимания. Чудик
осторожно тронул его.
– Велят ремень застегнуть.
– Ничего,- сказал сосед Отложил газету, откинулся на спинку сиденья и
сказал, словно вспоминая что-то:- Дети – цветы жизни, их надо сажать
головками вниз.
– Как это?- не понял Чудик.
Читатель громко засмеялся и больше не стал говорить.
Быстро стали снижаться. Вот уже земля – рукой подать, стремительно
летит назад. А толчка все нет. Как потом объяснили знающие люди, летчик
“промазал”. Наконец толчок, и всех начинает так швырять, что послышался
зубовный стук и скрежет. Это читатель с газетой сорвался с места, боднул
Чудика лысой головой, потом приложился к иллюминатору, потом очутился на
полу. За все это время он не издал ни одного звука. И все вокруг тоже
молчали – это поразило Чудика. Он тоже молчал. Стали. Первые, кто опомнился,
глянули в иллюминаторы и обнаружили, что самолет – на картофельном поле. Из
пилотской кабины вышел мрачноватый летчик и пошел к выходу. Кто-то осторожно
спросил его.
– Мы, кажется, в картошку сели?
– Что, сами не видите,- ответил летчик.
Страх схлынул, и наиболее веселые уже пробовали робко острить.
Лысый читатель искал свою искусственную челюсть. Чудик отстегнул ремень
и тоже стал искать.
– Эта?!- радостно воскликнул он, И подал.
У читателя даже лысина побагровела.
– Почему обязательно надо руками трогать?- закричал он шепеляво.
Чудик растерялся.
– А чем же?..
– Где я ее кипятить буду?! Где?!
Этого Чудик тоже не знал.
– Поедемте со мной?- предложил он.- У меня тут брат живет. Вы
опасаетесь, что я туда микробов занес? У меня их нету…
Читатель удивленно посмотрел на Чудика и перестал кричать.
В аэропорту Чудик написал телеграмму жене:
“Приземлились. Ветка сирени упала на грудь, милая Груша меня не забудь.
Васятка”.
Телеграфистка, строгая сухая женщина, прочитав телеграмму, предложила:
– Составьте иначе. Вы – взрослый человек, не в детсаде.
– Почему?- спросил Чудик.- Я ей всегда так пишу в письмах. Это же моя
жена!.. Вы, наверно, подумали…
– В письмах можете писать что угодно, а телеграмма – это вид связи. Это
открытый текст.
Чудик переписал.
“Приземлились. Все в порядке. Васятка”.
Телеграфистка сама исправила два слова: “Приземлились” и “Васятка”
Стало: “Долетели. Василий”.
– “Приземлились”. Вы что, космонавт, что ли?
– Ну, ладно,- сказал Чудик.- Пусть так будет.
…Знал Чудик, есть у него брат Дмитрий, трое племянников… О том, что
должна еще быть сноха, как-то не думалось. Он никогда не видел ее. А именно
она-то, сноха, все испортила, весь отпуск. Она почему-то сразу невзлюбила
Чудика.
Выпили вечером с братом, и Чудик запел дрожащим голосом:
Тополя-а-а…
Софья Ивановна, сноха, выглянула из другой комнаты, спросила зло:
– А можно не орать? Вы же не на вокзале, верно?- И хлопнула дверью.
Брату Дмитрию стало неловко.
– Это… там ребятишки спят. Вообще-то она хорошая.
Еще выпили. Стали вспоминать молодость, мать, отца.
– А помнишь?- радостно спрашивал брат Дмитрий.- Хотя, кого ты там
помнишь! Грудной был. Меня оставят с тобой, а я тебя зацеловывал. Один раз
ты посинел даже. Попадало мне за это. Потом уже не стали оставлять. И все
равно, только отвернутся, я около тебя – опять целую. Черт знает, что за
привычка была. У самого-то еще сопли по колена, а уж… это… с
поцелуями…
– А помнишь?!- тоже вспомнил Чудик.- Как ты меня…
– Вы прекратите орать?- опять спросила Софья Ивановна совсем зло,
нервно.- Кому нужно слушать эти ваши разные сопли да поцелуи? Туда же –
разговорились.
– Пойдем на улицу,- сказал Чудик. Вышли на улицу, сели на крылечке.
– А помнишь?- продолжал Чудик.
Но тут с братом Дмитрием что-то случилось: он заплакал и стал колотить
кулаком по колену.
– Вот она, моя жизнь! Видел? Сколько злости в человеке!.. Сколько
злости!
Чудик стал успокаивать брата.
– Брось, не расстраивайся. Не надо. Никакие они не злые, они – психи. У
меня такая же.
– Ну чего вот невзлюбила?!! За што? Ведь она невзлюбила тебя… А за
што?
Тут только понял Чудик, что – да, невзлюбила его сноха. А за что
действительно?
– А вот за то, што ты – никакой не ответственный, не руководитель. Знаю
я ее, дуру. Помешалась на своих ответственных. А сама-то кто! Буфетчица в
управлении, шишка на ровном месте. Насмотрится там и начинает.. Она и
меня-то тоже ненавидит – что я не ответственный, из деревни.
– В каком управлении-то?
– В этом… горно… Не выговорить сейчас. А зачем выходить было? Што
она, не знала, што ли?
Тут и Чудика задело за живое.
– А в чем дело, вообще-то?- громко спросил он, не брата, кого-то еще.-
Да если хотите знать, почти все знаменитые люди вышли из деревни. Как в
черной рамке, так смотришь -выходец из деревни. Надо газеты читать!.. Што ни
фигура, понимаешь, так – выходец, рано пошел работать
– А сколько я ей доказывал в деревне-то люди лучше, незаносистые.
– А Степана-то Воробьева помнишь? Ты ж знал его.
– Знал, как же.
– Уже там куда деревня!.. А – пожалуйста: Герой Советского Союза.
Девять танков уничтожил. На таран шел. Матери его теперь пожизненно пенсию
будут шестьдесят рублей платить. А разузнали только недавно, считали – без
вести…
– А Максимов Илья!.. Мы ж вместе уходили. Пожалуйста – кавалер Славы
трех степеней. Но про Степана ей не говори .. Не надо.
– Ладно. А этот-то!..
Долго еще шумели возбужденные братья. Чудик даже ходил около крыльца и
размахивал руками.
– Деревня, видите ли!.. Да там один воздух чего стоит! Утром окно
откроешь – как, скажи, обмоет тебя всего. Хоть пей его – до того свежий да
запашистый, травами разными пахнет, цветами разными…
Потом они устали.
– Крышу-то перекрыл?- спросил старший брат негромко.
– Перекрыл.- Чудик тоже тихо вздохнул -Веранду построил – любо глядеть.
Выйдешь вечером на веранду.. начинаешь фантазировать: вот бы мать с отцом
были бы живые, ты бы с ребятишками приехал – сидели бы все на веранде, чай с
малиной попивали. Малины нынче уродилось пропасть. Ты, Дмитрий, не ругайся с
ней, а то она хуже невзлюбит. А я как-нибудь поласковей буду, она, глядишь,
отойдет.
– А ведь сама из деревни! – как-то тихо и грустно изумился Дмитрий.А
вот… Детей замучила, дура одного на пианинах замучила, другую в фигурное
катание записала. Сердце кровью обливается, а – не скажи, сразу ругань.
– Ммх!..- опять возбудился Чудик.- Никак не понимаю эти газеты вот,
мол, одна такая работает в магазине – грубая. Эх, вы!.. а она домой придет –
такая же. Вот где горе-то! И я не понимаю!- Чудик тоже стукнул кулаком по
колену.- Не понимаю: почему они стали злые?
Когда утром Чудик проснулся, никого в квартире не было; брат Дмитрий
ушел на работу, сноха тоже, дети, постарше, играли во дворе, маленького
отнесли в ясли.
Чудик прибрал постель, умылся и стал думать, что бы такое приятное
сделать снохе. Тут на глаза ему попалась детская коляска. “Эге!- подумал
Чудик.- Разрисую-ка я ее”. Он дома так разрисовал печь, что все дивились
Нашел ребячьи краски, кисточку и принялся за дело. Через час все было
кончено; коляску не узнать. По верху колясочки Чудик пустил журавликов –
стайку уголком, по низу – цветочки разные, травку-муравку, пару петушков,
цыпляток… Осмотрел коляску со всех сторон – загляденье. Не колясочка, а
игрушка. Представил, как будет приятно изумлена сноха, усмехнулся.
– А ты говоришь – деревня. Чудачка.- Он хотел мира со
снохой.Ребеночек-то как в корзиночке будет.
Весь день Чудик ходил по городу, глазел на витрины. Купил катер
племяннику, хорошенький такой катерок, белый, с лампочкой. “Я его тоже
разрисую”,- думал.
Часов в 6 Чудик пришел к брату. Взошел на крыльцо и услышал, что брат
Дмитрий ругается с женой. Впрочем, ругалась жена, а брат Дмитрий только
повторял:
– Да ну, что тут!.. Да ладно… Сонь… Ладно уж…
– Чтоб завтра же этого дурака не было здесь!- кричала Софья Ивановна.-
Завтра же пусть уезжает!
– Да ладно тебе!.. Сонь…
– Не ладно! Не ладно! Пусть не дожидается – выкину его чемодан к
чертовой матери, и все!
Чудик поспешил сойти с крыльца… А дальше не знал, что делать. Опять
ему стало больно. Когда его ненавидели, ему было очень больно. И страшно.
Казалось: ну, теперь все, зачем же жить? И хотелось куда-нибудь уйти
подальше от людей, которые ненавидят его или смеются.
– Да почему же я такой есть-то?- горько шептал он, сидя в
сарайчике.Надо бы догадаться: не поймет ведь она, не поймет народного
творчества.
Он досидел в сарайчике дотемна. И сердце все болело. Потом пришел брат
Дмитрий. Не удивился – как будто знал, что брат Василий давно уж сидит в
сарайчике.
– Вот…- сказал он.- Это… опять расшумелась. Коляску-то… не надо
бы уж.
– Я думал, ей поглянется. Поеду я, братка.
Брат Дмитрий вздохнул… И ничего не сказал.
Домой Чудик приехал, когда шел рясный парной дождик. Чудик вышел из
автобуса, снял новые ботинки, побежал по теплой мокрой земле – в одной руке
чемодан, в другой ботинки. Подпрыгивал и пел громко:
Тополя-а а, тополя а…
С одного края небо уже очистилось, голубело, и близко где-то было
солнышко. И дождик редел, шлепал крупными каплями в лужи; в них вздувались и
лопались пузыри.
В одном месте Чудик поскользнулся, чуть не упал. Звали его – Василий
Егорыч Князев. Было ему тридцать девять лет от роду. Он работал
киномехаником в селе. Обожал сыщиков и собак. В детстве мечтал быть шпионом.